Винсент опаздывал. Нет, не так. Он СТРАШНО опаздывал. Мало того, что из-за своего дражайшего старшего братца, которому приспичило накормить его мороженым перед уроками, он пропустил математику, так еще и сейчас время здорово поджимало. Нельзя сказать, что он сильно расстроился, не попав к учительнице-мучительнице, но вот биологию ему пропускать как-то не шибко хотелось. Учитывая, что обещали показать какой-то дурацкий фильм из разряда «как рождаются бабочки», вместо которого можно было хорошенько поднять себе настроение за любимым томиком Шекспира.
Попрощавшись с Роди, убегавшем на свои уроки, Винсент спешно направился в направлении необходимого ему класса, тщательно стирая с лица радостную улыбку, оставляя только намек на нее – учиться ему нравилось и совершенно не хотелось, чтобы кто-либо мешал, поэтому и поддерживал имидж эдакого неприметного «тихони и ботаника». Зачем остальным ввязываться? У Винса была своя атмосфера и своих друзей ему более чем хватало, нечего одноклассникам занимать еще больше времени и места в его драгоценной жизни.
Буквально влетев в класс и пробормотав перед учительницей извинения за свою спешку и сбившийся форменный галстук, стушевался, буквально проскальзывая на свою, заднюю парту у окна, и доставая любимую книгу.
Вместе с прозвеневшим звонком раздался топот многих десятков ног, гомон ребятни и грохот открывающихся дверей, невольно привлекающий внимание Тодда. Одноклассники вбегали в классную комнату, шумели, швыряли сумки, переговаривались о чем-то своем. Винс лениво скользил по ним взглядом и, когда он уже было собрался уткнуться обратно в книгу, его внимание привлек достаточно знакомый силуэт, мелькавший неподалеку.
Переключив на него внимание, Дуайт чуть было не заржал во всю глотку, сопровождая все звучным фырком – то был относительно новенький Александр Альварес, тот самый, кого он вчера видел в абсолютно дебильном фартучке, по уши перемазанным в земле и с рассадой. Эдакий крутыш на первый взгляд, в школе выкаблучивающийся чуть ли не больше всех, но внутри скрывающий такое милое, словно махровое увлечение.
Винсент хоть и был достаточным ехидным и любил порой поддразнить окружающих, но против подобных увлечений ничего подобного не имел. Было бы странно, если бы человек, который сам предпочитает спорту и поискам приключений на свою задницу классическую литературу и лирику, ржал над подобным.
Просто теперь было странно смотреть на это нечто, подобное «круче меня только горы и яйца», и видеть под ним парня, с упоением возящегося с цветами. А уж про то выражение лица, с которым Алекс на него смотрел и вовсе вызывало приступы булькающего хохота.
Он и сейчас видел эту картину, словно она была записана на киноленту – собственная вытянувшаяся рожа, Альварес, пытающийся убить его взглядом, мелькающие перед глазами здания, когда Винсент развернулся и на негнущихся ногах направился дальше, а потом шокированные лица прохожих, когда, квартал спустя, он вдруг начал безумно, до слез хохотать – мозг преодолел несостыковку образов и слил их в единое целое.
С трудом подавив истеричный смех, зарождающийся в груди, сотрясаясь от него и от натуги краснея до корней вьющихся волос, Тодд спешно поднял книгу, закрываясь ей и пытаясь сосредоточиться на строках, а не на маячащей перед глазами картинке.